тексты 597

Провожал маму на поезд, зашли в вагон, нашли места, разложили вещи, и решил я затянуть проводы, несмотря на то, что это лишние слёзы, дабы посмотреть на попутчиков. И, как оказалось, не зря.

В купе зашли двое мужчин неславянской внешности, поздоровались и вежливо спросили, где их места. Мама, надо сказать, добрейшей души человек, посмотрев на билеты, сообщила, что у них верхние полки, но, судя по лицам, им это не понравилось и они спросили, мол, почему. Мама вежливо и резонно ответила, что чётные наверху, а нёчетные внизу. От этого лица у них ещё больше нахмурились, но спорить они не стали.

Через пару минут их компанию разбавила ещё одна женщина, ну а мне нужно было спешить.

Я, простившись, удалился, пожелав им счастливого пути, хотя у мужчин лица были не очень уж счастливые, и, как позже сказала мама, всю дорогу они хмурились и злились на неё, но вели себя сдержанно.

Ясность внесла соседка, когда мужчины сошли на одной из крупных промежуточных станций. Как оказалось, пока мама отлучалась из купе, они пожаловались соседке, что с ними едет нехорошая и злая женщина, ведь она в самом начале пути сказала, что «чёрные должны ехать наверху, а не чёрные внизу».

Приехала мама. По дороге из Лондона она заскочила в Молдавию. Говорит, там совершенно не осталось людей – все разъехались по Европе и России. Земля предков пустеет и как будто никому не нужна. Слово за слово мы стали вспоминать разные истории. Мама рассказала одну историю, которая очень точно отражает суть Молдавии, которая, как я надеюсь, никогда не пропадёт.

Осенью в Молдавии делают вино. Кто руками, кто при помощи разных приспособлений давят виноград, добавляют дрожжи и что–то еще. Рецептом я не владею, у меня в памяти остался только запах, насыщенный и терпкий запах, которые окутывает всех вокруг. Люди улыбаются друг другу, ходят в гости и каждый хвастается своим вином. В этот момент отказ от вина хозяина – самое жесткое оскорбление, которое только можно придумать.

После приготовления остаются дрожжи или жмых, или всё вместе. Бабушка выгребла это и попросила дедушку выбросить в огород куда–нибудь подальше. В конце лета с рынка дедушка привез новый выводок маленьких уточек. Они махонькие, они пролезают сквозь сетку–рабицу и проникают куда им захочется. Да и дверь на огород, кажется, в этот раз была не закрыта. И вот этот выводок добрался до этих дрожжей в огороде и всем утиным выводком его поклевал. Сильно покачиваясь выводок вернулся во двор и прям посередине двора отдал концы, как какая–то секта верующих в инопланетян, уложившись трупиками в несколько рядов.

Бабушка, узрев эту трагичную сцену, заплакала. Но эмоции эмоциями, а что–то с покойниками делать надо. На семейном совете было принято ощипать уточек, а ощипанные трупики отнести на край деревни и там их выбросить около ямы с мусором. Утирая слезы, бабушка собрала то, что можно с тушек, достала мешок и отдала бездыханные трупики деду, который, дойдя до места их последнего пристанища, с тяжелом вздохом их просто вытряхнул из мешка.

Вечером бабка с дедом выпили вина, закусив мамалыгой, помолились и легли спать. И вдруг под утро во дворе раздались странные звуки. Бабка с дедом высыпали на улицу, а там толпа ощипанных уточек требует пожрать. Комок слёз умиления подкатил к горлу, но осень на дворе. Голые ощипанные утки по такой погоде не выживут. А моя бабушка — добрая душа — не могла уже во второй раз похоронить уточек, поэтому она взяла байковую рубашку деда, разрезала на маленькие кусочки, и для всего выводка сшила маленькие рубашечки.

А утки дожили до первого снега, бабка раз в неделю собирала уток, снимала с них рубашки и стирала, устраивая голым уткам банный день. Повзрослевшая банда уток в байковых рубашках гордо расхаживала по деревне, вызывая хохот и слёзы умиления у всех вокруг.

И мне почему–то кажется, что эти пьяные утки, одетые в рубашки, лучше всего отражают суть Молдавии, ту суть, что я люблю. Этакая смесь пафоса, голой жопы, милоты и самоиронии.

отсюда