Живые мертвецы
Два бугая в белых халатах втащили спец–агента Мылу Вович в просторную лабораторию и пристегнули извивающееся тело к операционному столу. Когда девушка поняла что сопротивляться уже бесполезно, из темного угла комнаты вышел сухощавый ученый.
— Так, так, – сказал он, — знал, что у Корпорации длинные руки, но не подозревал, что одна из них окажется женской. – На этих словах он вытащил из кармана шприц, наполненный какой–то подозрительно зеленой жидкостью, после чего усмехнулся. – Не боитесь уколов?
— Что вы делаете?! Что это за препарат?! – со страхом закричала Мыла, когда ученый ввел в её вену иглу и нажал на поршень.
— Вижу, что всё–таки боитесь. Но не бойтесь, еще чуть–чуть и всё закончится. Кстати, разрешите представиться, меня зовут Генрих, — ученый аккуратно положил пустой шприц на столик и закурил.
— Это превратит меня в тех живых мертвецов, которых вы тут пытаетесь получить?
— Вижу, что вы знакомы с направлением деятельности нашей лаборатории. – Генрих выпустил струю дыма и посмотрел на часы, — превращение закончится минут через 20. Думаю, у меня есть время объяснить, что тут происходит. Авария, которая произошла в нашем подземном комплексе, и те причины, по которым Корпорация послала сюда заметать следы ваш отряд специального назначения, действительно связаны с разработкой секретного биологического оружия. 4 года назад я и несколько других ученых подписали военный контракт с «Амбрэ» на создание кошмарной технологии. Кто–то из руководства видимо переиграл в Resident Evil и задался целью получить вирус, превращающий даже недавно умерший организм человека в жизнеспособного зомби, испытывающего только мотивации агрессии и разрушения. Оружие устрашения, так сказать, сеющее хаос ряды врага. Надо сказать, это был достойный вызов мне и моим коллегам.
Разработка велась по двум направлениям. Первое – активная модификация биохимии организма так, чтобы сделать мышечную и примитивную нервную активность независимыми от поступления кислорода из крови. Живые трупы должны были уметь двигаться, медленно разлагая свои собственные же ткани с помощью вируса в доступные источники биохимической энергии. Это делало их неуязвимыми перед обычными видами оружия.
Второе – коррекция мозговой деятельности, с подавлением центров самосознания и воли, но с активной стимуляцией центров агрессивности. Объект должен был обладать как можно более полноценной памятью, зачатками интеллекта и неукротимым желанием разрушать и убивать все живые объекты, которые он сможет опознать.
За эти несколько лет мы добились огромных успехов в изучении того, как достичь желаемого. Но тут мы столкнулись с тем, что… — ученый сделал драматическую паузу, — всё это кто–то уже сделал до нас!
— Что вы имеете ввиду? — спросила слегка позеленевшая от препарата Мыла.
— А то и имею ввиду! – профессор вдруг вскочил со стула и принялся ходить кругами по лаборатории, — В тех местах ДНК, откуда мы брали ключевую информацию о биохимии процессов человека вдруг выявились фрагменты, которые нигде не использовались в организме. Заинтересовавшись, мы выявили, что это старательно подавляемые особыми белковыми структурами места ИСТИННОЙ биохимии. Когда–то давным–давно мышцы человека совершенно по–другому получали энергию для своей деятельности и преобразовывали её в полезную работу! Более эффективно. Без выделения «вредных выхлопов» в виде молочной кислоты. И это только мышцы, а мы выловили еще сотни других белков–модификаторов, которые всё время притворяются естественными для организма веществами, но на самом деле вытягивают из него все соки и разрушают его изнутри, лишь для того, чтобы подстегнуть мышечную активность. Пораженные открытием, мы всем персоналом переметнулись на второй этап разработок и столкнулись с тем же самым: мозг человека опутан изнутри вирусоподобными молекулами, подавляющими сознательную деятельность и провоцирующими агрессивное и в общем неразумное поведение!
— Что всё это значит? – ослабевшим голосом спросила Мыла.
— А значит всё это, что примерно 50–40 тысяч лет назад наши предки создали таки вирус, который должны были разработать мы. И каким–то образом все заразились. Земля оказалась наполнена кровожадными зомби–полутрупами. Срок жизни человека сократился с 500–1000 до 30 лет. Разумность и человечность были уничтожены. Старая цивилизация была разрушена. На обломках её бесчинствовали живые мертвецы. К счастью, вид полностью не вымер. Остатки людей, нося в себе печать вируса, взяли в руки камни, занялись каннибализмом, но сформировали таки разрозненные племена, из которых выросла наша цивилизация. Видимо естественный отбор, всё–таки взял вверх над безумием и постепенно совсем уж нежизнеспособные инфицированные отсеялись, оставив планету чуть более жизнеспособным больным. Вирус и сейчас повсюду, в каждом человеческом существе, но проблески былого разума медленно одолели эпоху полной деградации.
Оставшееся время мы посвятили разработке противовируса. Позавчера, когда он был готов. Я и мои товарищи ввели его себе. К несчастью, охранный компьютер лаборатории зафиксировал этот момент на камерах видео–наблюдения и выпустил в комплекс смертельный газ, т.к. был уверен, что мы разрабатывали смертельный вирус. Однако газ не подействовал на нашу изменившуюся биохимию, поэтому мы выжили.
— Так значит, вы вкололи мне противовирус?
— Именно так, — Генрих широко заулыбался, — Извините, что связали вас, но другим путем вы вряд ли согласились бы на инъекцию. Скоро превращение завершится, и вы сами поймете, что такое жизнь.
— А что потом?
Ученый снова закурил и улыбнулся:
— А потом нам надо будет как–то поделикатнее сообщить 7 миллиардам человек, что они мертвы.
© =a=l=x=
Восприятие Ницше
К фразам Ницше стоит мысленно приписывать: «Один я умный в белом пальто стою красивый». И всё сразу становится на свои места.
Например:
Кто чувствует несвободу воли, тот душевнобольной; кто отрицает её, тот глуп. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Моральные люди испытывают самодовольство при угрызениях совести. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Величественные натуры страдают от сомнений в собственном величии. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Я различаю среди философствующих два сорта людей: одни всегда размышляют о своей защите, другие — о нападении на своих врагов. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Человек забывает свою вину, когда исповедался в ней другому, но этот последний обыкновенно не забывает её.
Один я умный в белом пальто стою красивый.
Больные лихорадкой видят лишь призраки вещей, а те, у кого нормальная температура, — лишь тени вещей; при этом те и другие нуждаются в одинаковых словах. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Если ты раб, то не можешь быть другом. Если тиран — не можешь иметь друзей. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Человек — это грязный поток. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Они холодны и ищут себе тепла в спиртном; они разгорячены и ищут прохлады у замерзших умов; все они хилы и одержимы общественным мнением. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Только тот, кто строит будущее, имеет право быть судьей прошлого. Один я умный в белом пальто стою красивый.
С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже уходят корни его в землю, вниз, в мрак и глубину — ко злу. Один я умный в белом пальто стою красивый.
Короткие анекдоты
— А ты «сова» или «жаворонок»?
— Медведь
— Это как?
— Попробуй тронь когда я сплю!
— Ты мой лучший друг!
— Я тебе не друг. Я хочу тебя трахнуть с момента нашей встречи.
— Вот! В дружбе главное — честность! Самый лучший друг!
— Вообщем! Ихний! Егошний!
— Пожалуйста, перестаньте, не надо!
— Ты нам все расскажешь, падла! Пробуем тяжёлое... ЕЗДИЮТ! ВЫЛАЗИЕТ! звОнит!
— Хватит, черт побери, хватит! Это я убил его, сознаюсь, я убил эту неграмотную тварь.
– Для чего вам зонт?
– А вдруг дождь?
– Я впервые вижу человека, который боится дождя в помещении.
– А я и не боюсь, у меня ведь зонт.
Пятница-развратница под хорошую музыку
И снова здравствуйте, котаны! С наступившей пятницей всех...
Плюс новое видео на старую песню. Песню о ногах:
Минутка управляемой Вселенной
Дятлы мировых агентств как-то разом выключили Утонувшего Мальчика. Три дня назад от него было не увернуться, сегодня его не найти. Через месяц уже никто не вспомнит, как его звали и во что он там был одет.
В начале года по другому поводу я писал: «самое отвратительное в переживаемой нами эпохе медиа-инфекций — это программируемость даже как бы возвышенных реакций т.н. „активной части общества“.
То есть эта АЧО не встаёт утром, не разглядывает новости: „так. Обстреляли город Донецк. Убиты семь ни в чём не повинных горожан, в том числе два ребёнка... Хммм...Троих десятилетних девочек отправили гулять по рынкам и взорвали дистанционно в толпе дяди-исламисты в Нигерии... хммм... Десятерых карикатуристов перестреляли юные исламисты во Франции. О! Это вот щас задело за живое“.
Нет.
АЧО спокойно ест хлопья и запивает молоком, в принципе спокойно пропуская мимо ушей любое количество убитых карикатуристов, взорванных детей и разнесённых ракетами в клочья „горловских мадонн“.
У АЧО разъезженное ежедневным гольфстримом информации восприятие.
Оно не поморщившись проглотит самую жуткую трагедию с любым числом жертв.
Увы, объект её соболезнования выбирают за неё.
Увы, её соболезнование натравливают.
И увы, это работает.
„Рыдать здесь, смотрите как не сговариваясь ВСЕ повыходили на улицы! Всего пять часов раскрутки хэштегов, и все САМИ повыходили!“
И АЧО покупает цветы и идёт совать свечку сквозь решётку чужого посольства.
И остаются неоплаканными им взорванные дети и разнесённые в клочья артобстрелом мадонны.
Ибо за него выбрали годный, трендовый, охэштеженный и европейский траур.»




















